«Мамочка, я не хочу умирать!» Дневник из адского Мариуполя, который до войны был похож на Одессу

Я редактор одесского сайта 048.ua Юлия Священко. Больше двух лет я пишу новости для одесситов про Одессу, я полюбила этот город. Но в последние три недели для меня важнее события в Мариуполе. Я родилась и выросла там, там мой дом, моя школа, мой университет, мой драмтеатр, мой роддом, мой пляж. Там мои друзья и родные. Сегодня любая новость оттуда - это огромная боль, рана, которая с каждым днем все больше. Но самое страшное - это отсутствие весточки от родных. С некоторыми нет связи со 2 марта. С кем-то бывает раз в пять дней. И каждый раз - это слезы горя и счастья. Живы!

Итак, Мариуполь это полумиллионный город, как пол Одессы. Он тоже стоит на берегу моря. Азовское не такое прозрачное, как Черное, но оно очень теплое и там водится самая вкусная в мире рыба и креветка. Старая часть города строилась итальянцами и греками. И в этом Мариуполь тоже немного похож на Одессу. Там даже используют многие одесские словечки. Там также, как в Одессе, большинство жителей говорит на русском языке.

Сегодня города нет, он превратился в пепел. Российские фашисты стерли его с лица земли, просто уничтожили. Он не сдался в 2014 году. Они мечтали о нем 8 лет, и за эти годы город стал еще прекраснее - новые парки, фонтаны, дороги. Люди, которые приезжали в Мариуполь из "ДНР" за продуктами или за пенсией, видели, как хорошо в Украине. И это бесило орков! Поэтому сейчас для них нет никаких границ дозволенного. В 90% жилых домов уже прилетели снаряды и упали бомбы.

Но самая большая трагедия - это люди. Невозможно точно сказать, сколько мирных мариупольцев погибли. Пишут о 4-х тысячах. Это те, кого посчитали. Многие тела и сейчас лежат под завалами, кто-то сгорел в собственной квартире или в подвале. Людей хоронили во дворах и парках, сбрасывали в братские могилы. Погибшие и сейчас лежат на улице. Называлась приблизительная цифра - 25 тысяч. От этого можно просто сойти с ума. В 2022 году в Европе за три недели уничтожили население небольшого городка - детей, женщин, стариков, ни в чем не повинных людей. Командует уничтожением Мариуполя полковник Михаил Мизинцев. Именно он руководил операцией в Сирии, эта безжалостная тварь имеет опыт массовых убийств. Наши военные держатся изо всех сил.

Вы скажете, сейчас везде тяжело. Да, идет настоящая война, на нас напали соседи, которые оказались тварями и фашистами, хуже фашистов. Но в Мариуполе страшнее всего, он две недели был в абсолютной блокаде. Нет света, воды, еды, связи. В последнюю неделю люди понемногу выезжают или выходят пешком. Они рискуют, попадают под обстрелы, но им удается вырваться из пекла. Осталось около 200 тысяч.

Выехала из пылающего Мариуполя и моя коллега, журналистка Надежда Сухорукова. Она вела дневник сидя в бомбоубежище. Она выжила. Возможно когда-то эти строки станут частью книги.

Первое, что Надежда написала после того, как оказалась в безопасности:

Привет, любименькие, я жива и теперь буду жить долго. А мой город умирает мучительной смертью. Двадцать дней я умирала вместе с ним. Я была в аду. Я не герой, я обычный человек и мне было страшно умирать. Последние три дня по моему городу лупили каждую минуту. Без перерыва.

От гула самолётов внутри меня все леденело. В нашем подвале молились все и просили, чтобы бомба пролетела мимо. Когда содрогалась земля мы выдыхали. Но мимо это не значит в никуда. Мимо - это значит не в нас.

Знаете, как это, когда в подвале всегда темно и горит тусклая свечка, а ты не уверен день сейчас или ночь? Когда, чтобы выйти из подъезда нужно иметь особенное мужество. И ты кидаешься к каждому кто вернулся снаружи с вопросом, какие там новости?

Тебе монотонно рассказывают, что прямое попадание сегодня было в 105 дом. Второй подъезд, начиная с третьего этажа горит и скоро пламя сожрёт следующие этажи, а вокруг сплошной пепел, стекла и пакеты из, заполненных до темного дымного неба, мусорных контейнеров, которые никто не вывозил уже больше двух недель.

А и хрен с ними, с контейнерами. Трупы твоих соседей и знакомых никто не вывозит. Погибшие лежат в подъездах, на балконах, во дворах. И тебе ни капельки не страшно. Потому что самый большой страх - это ночные обстрелы.

Знаете, на что похожи ночные обстрелы? На смерть, которая вытягивает из тебя все жилы. Ночью нельзя спать. Потому что снятся мирные сны. Ты выныриваешь из них и погружается в кошмар.

Сначала идут звуки. Металлические мерзкие звуки, как будто кто-то поворачивает огромный циркуль и измеряет расстояние до твоего убежища. Чтобы поточнее ударить. Потом летит снаряд. Ты слышишь как огромный молоток колотит по железной крыше и затем страшный скрежет, как будто огромным ножом разрезали землю, или громадный железный великан идёт в кованых сапогах по твоей земле и наступает ногами на дома, деревья, людей.

Ты сидишь и понимаешь, что не можешь даже двигаться. Ты не можешь убежать, нет смысла кричать, нет смысла прятаться. Он все равно найдет тебя, если захочет.

А потом наступает тишина. Она мертвая. В это время мы ждём, что же ещё прилетит. И если появляются новые звуки - цепенеем. Потому что не понимаем, что они означают. Какую смерть: быструю или страшную и мучительную?

Кажется за несколько недель на нас испытали все виды оружия. Какая им разница из чего нас убивать? Но нет, к процессу убийства они подходят творчески и разнообразно. Хочется стать горошинкой и закатиться в щели подвала. Может быть так есть шанс выжить?

Я научилась жить без света, газа, электричества. Есть не хотелось, воду старалась пить экономно. Потому что даже подумать было страшно, что нужно выйти за водой наружу. Ее привозили обыкновенные люди и раздавали бесплатно. За ней выстраивались сумасшедшие очереди странно одетых людей, которые разбегались от воды только в том случае, если над ними свистели мины.

Мне кажется никто из нас все это время не смотрелся в зеркало. Если честно было пофиг на свою красоту. Это стало совершенно не важным. Потому что был очень большой процент, что через минуту ты будешь мертвым и уже без разницы, как выглядит твое отражение.

Мои волосы стали ужасными. Они превратились в паклю. Но это тоже не волновало. Все ходили в шапочках. Их натягивали до глаз, потому что на умывание драгоценную воду тоже никто не тратил. Я мечтала о двух вещах, чтобы не стреляли и принять горячий душ перед смертью.

Знаете, что я увидела, когда меня забрали друзья и везли из Мариуполя? Я не узнала свой город. Слишком долго сидела в подвале, а его за это время уничтожили окончательно.

Я увидела мертвые дома, обугленные стены, вырванные с корнем деревья, оборванные провода с флагом и убитых людей на дороге. Но самое страшное было не это.

Мы ехали мимо пятнадцатиэтажки с выбитыми стеклами. На улицу развевались шторы и гардины. Мне показалось, что этот дом почти не пострадал. Но мы его объехали.

Позади дома была вырванная стена и изрезанные осколками балконы, вынесенные взрывной волной окна. Это был дом перевёртыш. Как загримированный покойник. Издалека живой, а вблизи мёртвый. И таких домов было сотни.

Я хочу сказать, что от страха предала своего рыжего Йосика. Я оставила его дома. Не успела забрать с собой. Побоялась подняться в квартиру. Накануне не стала брать его в убежище, потому что он мог там потеряться. Лучше бы он потерялся там. Я оставила нежного и доброго котика в аду. Потому что сломалась. Мне страшно представить, каково ему там. Я трусливый предатель. И мне нет прощения.

В этом аду остались люди. Они не могут выехать. Их бросили все. Люди ни в чем не виноваты, как и мой рыжий Йосик. Не будьте трусливыми предателями. Пожалуйста, даже если мы не можем спасти Мариуполь, помогите спасти мариупольцев. Это сотни тысяч человек. Они хотят жить

24 февраля

Аня из Одессы, Алена из Крамика, Наташа из Харькова, Галя из Ирпеня! Мы легли спать в неспокойной, но относительно мирной жизни, а разбудила нас война.

Неважно какие сны нам снились и что было за минуту до пробуждения. Главное - это моментальное перемещение, в ещё темном рассвете, из планов и надежд, в бездну страха и отчаяния. Как будто из теплого лета ты попал в ледяную стужу.

Ещё сквозь сон я слышала бахи и взрывы. За восемь лет к этому привыкнуть невозможно, но страх, как старая боль, притупился. А потом редактор Галя прислала сообщение в общую группу: "Все ребята, просыпаемся!".

Стало понятно, что вокруг началось что-то страшное. Оно разрасталось до самого неба. Оттуда, как кислотный дождь, летела слепая железная смерть. Ее принес самый мерзкий и злобный карлик - диктатор, циничный и безумный убийца и маньяк. Его уже прокляли миллионы людей и вслед за ними, эхом, повторят проклятия в десятки раз больше.

Внутри войны находиться очень страшно. Люди становятся похожими на детей, которые заблудились в сумрачном лесу. Сутки назад в маленьком селе под Мариуполем взрослая женщина, как ребенок, рыдала над разбитым домом и своим чудесным спасением. Тот кто послал на нее этот снаряд - тоже убийца. Только он не видит свою жертву, но суть от этого не меняется.

Утром жена моего брата собирала моих маленьких племянников под звуки обстрелов. Они боялись и пытались капризничать. Дети сидели в коридоре на табуретках в куртках и шапочках с огромными пакетами в руках. Это их "тревожные чемоданчики". У ног лежала самая добрая на свете собака, которой тоже было очень страшно. Все вместе они ушли из огромной многоэтажки в подвал частного дома. Там безопаснее во время обстрелов. Возвращаться домой они боятся.

Мы мониторили сводки и радовались каждой маленькой победе наших солдат. Слушали далёкий бой и мысленно пытались помочь самому лучшему на свете войску. Справедливому и смелому, сильному и светлому. Посылали им лучики надежды, веры и добра.

И ещё общались в общем чате друг с другом. Каждый час была перекличка. Мы, как в темноте, наощупь находили близких людей: "Харьков, как вы? Одесса, Краматорск, Северодонецк, Херсон, Мариуполь? Как у вас?"

Нам было страшно, нам страшно и сейчас, но мы справляемся с этим страхом и швыряем его далеко в космос, в черную дыру. Точно также турнем с нашей земли агрессивных и мерзких захватчиков. Они даже не представляют какие мы сильные.

25 февраля

Мариуполь непобедим. Ничем и никем. Ни танки, ни грады, ни обстрелы нам не страшны. Мы необыкновенные, удивительные, неожиданные и позитивные. В нас столько мужества и стойкости, что сама жизнь нас бережёт.

Представьте, листаю ленту. Там, понятное дело, все очень грустно и печально, сплошной мрачняк. Да это и понятно. Ужасные вещи творятся в нашей стране и в нашем городе... Но, вдруг наталкиваюсь на пост, от которого теплеет душа и появляется уверенность в том, что все будет хорошо. "Все огурцы взошли. Буду ухаживать" Сергея Голубкова.

Мы обязательно победим, придёт весна и появятся огурцы. Обычные, зелёные огурцы. Пахнущие свежестью и травой. Потому что несмотря на войну и весь этот ужас, росточки в крошечных горшочках взошли на подоконнике мариупольца по имени Сергей. И он очень ими восхищён. Поэтому выложил фото этих красавцев

26 февраля

Когда мы все это переживём, я обязательно напишу о том как страшно жить внутри войны. О разных людях и ситуациях, о том, как все меняется в один миг и все неважное уменьшается до микроскопических размеров.

Остаётся главное. Оказывается, главного не так уж и много. Это твоя жизнь, жизнь близких, друзей, людей, которые рядом. Чтобы твой дом был цел, чтобы твой город не расстреливали из ГРАДов, твою страну не терзали и не мучали.

Оказывается долгих планов быть не может. И жить нужно только сегодня. Загадывать на завтра - огромная роскошь. И все замечательно не тогда, когда у тебя есть шикарный телефон, ты уехал на крутой курорт или купил новую квартиру. Оказывается, все это тоже неважно. Как и количество денег, похвала на работе и число лайков в ФБ.

Наверное, надо было догадаться раньше. И просто жить. Наслаждаться каждым днём и каждой секундой. Просто тишиной и безопасностью. Но все время всегда было что-то нужно, все время что-то не устраивало, что-то не нравилось. Хотелось большего. Хотелось идеального счастья. Оказывается оно было. Всего несколько дней назад.

Мы сильные. Мы выстоим. Из-за мерзкого тирана мы стали ещё сильнее. Мы объединились. Чтобы победить. Я знаю как переживает прекрасная львовянка Юля за Мариуполь и мариупольцев, как держит кулачки за каждого из нас Наташа из Днепра, как я читаю сводки по Киеву и радуюсь каждой победе нашей армии.

Как необычно, наши телеканалы объединились - мы не конкуренты, мы бойцы одной армии. Как удивительно, нет никакой идеологии, кроме идеологии преданности Украине и ожидания победы. И время растянулось в миллионы раз. Кажется, что все это началось не 24 февраля, а безумно давно. Хотя, для нас - это, действительно, началось очень давно.

Мне есть ещё о чем писать и что рассказывать. Я очень хочу, чтобы завтра наступило, действительно, доброе утро. Для всех нас и для Украины.

27 февраля

Когда очень страшно надо что-то делать. Так советует моя подруга -психотерапевт. Во время воздушной тревоги она моет полы в подъезде. Три раза уже мыла. Теперь там стерильные полы, а она поборола страх.

Я во время обстрелов пишу. Чушь какую-то. Потому что ничего в голову не лезет и получается белиберда. Мне страшно, я считаю взрывы, слушаю раскаты и пишу. В перерывах смотрю на кота и собаку. Они проблемы со страхом решают кардинально.

Энджи падает на пол и засыпает, а котан лежит на спине и просто слушает. На морде написано: "Русские бомбы летите на ...уй". Мне кажется, мой кот настоящий патриот. Он порвет любого оккупанта.

Огромное спасибо всем, кто объявляет воздушную тревогу. Теперь мы четко знаем, когда нужно выходить в общий коридор. И спокойно выносим туда стулья, выводим собаку и ловим партизана кота. Этот рыжий гад сегодня дважды отвлекал меня от панической атаки.

Первый раз, когда я пыталась удержать его на руках, а он шипел на меня и хотел вцепиться в лицо лапой. Второй, когда он во время взрывов бегал от меня по кроватям, прятался под столом и орал дурниной, когда я, спасая его кошачью жизнь, отчаянно тянула за хвост из-под дивана, чтобы вытолкнуть в безопасный общий коридор.

Кот Йосиф озверел от такого обращения и теперь относится ко мне, как к полоумной. Он ходит боком, дёргает хвостом, смотрит на меня из дальнего угла, а когда я приближаюсь, подпрыгивает на четырех лапах и с рыком льва убегает прочь.

В доме у нас нет убежища, а те что есть, очень далеко. Мы туда просто дойти не успеем. Поэтому во время обстрелов общий коридор превращается в Ноев ковчег. Вместе с людьми страшное время пересиживают кот, две собаки, морская свинка - местная любимица и наглый хомяк. Он одним своим видом нервирует нашего кота и собаку.

В коридоре абсолютное единение, даже среди тех соседей, которые раньше друг друга терпеть не могли. Стопроцентное взаимопонимание среди тех, кто возмущался, что животные гадят на улице. Теперь на это плевать. Наши украинские коты и собаки просто идеальные.

Мерзкий карлик умудрился объединить всех. Он достиг потрясающих результатов всего за четыре дня. Люди ощутили себя абсолютно единой нацией. Благодарочка ему за это. А в остальном : "Русский урод иди на ...уй". И все будет Украина!

1 марта

Ребята у нас нет света, перебои со связью, Киевстар вообще не ловит, заканчивается заряд на телефоне. Обстрелы не прекращаются.

Задолбали уже мерзкие оккупанты. Какие всё-таки твари навязчивые. Их в каждом городе посылают нахуй. Уже посланы по нескольку раз и все равно прутся, как тараканы.

Мариуполь - прекрасен! Потому что сильный и отважный. За него сражаются самые лучшие на свете воины.

А в городе обычные люди коммунальщики под обстрелами устраняют то, что российские оккупанты рушат и громят. Наши коммунальщики просто работают. Потому что надо, чтобы город выстоял.

Я ненавижу это российское хуйло. Я не знала, что могу так кого-то ненавидеть. Эти твари сами не живут и не дают жить другим. Надеюсь, наше общее человеческое проклятие услышит Вселенная и оно лавиной обрушится на головы этих уродов. И да, пусть Путин сдохнет. Это моя заветная мечта. Если сильно захотеть, то это обязательно исполнится. А я хочу этого безумно сильно. Предлагаю хотеть этого всем.

И немного позитива. Гуляли с собакой под обстрелами и сфоткали мамины подснежники во дворе. Весна пришла. Любуйтесь, любименькие! Все будет Украина!

2 марта

Под обстрелами как-то не очень легко наладить жизнь. Прислушиваешься к каждому звуку и разделяешь их на радостные и страшные.

Раньше, например, я очень злилась когда соседи сверху устраивали танцы и песни народов мира после одиннадцати ночи. Сейчас я люблю каждый их шаг над головой. Они гупают как пони средних размеров.

Но я не злюсь, наоборот, я радуюсь. Они мои родные соседи. Они не уехали из дорогого Мариуполя, они здесь, со мной, им непросто, но они сильные и настоящие. И пусть гупают сколько угодно. Пусть переставляют мебель круглосуточно. Главное, чтобы с ними все было хорошо.

А звук родных голосов, которые ты слышишь по телефону. Так важно спросить: "Как ты?" Одна моя знакомая всегда отвечает: "Как и весь город". Подружка уверяет "Не всремось", и сообщает, что она сейчас в коридоре пережидает обстрел. Мне становится спокойнее, потому что я тоже в коридоре и мы как бы вместе.

Я пытаюсь выгуливать собаку до комедантского часа и между обстрелами. Правда, никогда не получается погулять именно в затишье. Пока мы спустимся со своего пятого, без лифта, начинает страшно бахать. Чуть не забыла. Я всегда крещусь перед выходом. Потому что мне немного страшно.

Я и Энджи летим на любимую полянку под мерзкие звуки. Их не перепутаешь ни с чем. Впечатление, что бьют огромным молотом по железной крыше, или, если летят ГРАДы, то ощущение, что приближается огромный поезд -убийца, от которого трясется земля и стынет кровь в жилах.

Мы с Энджи знаем, что происходит. Мой любимый город убивают проклятые российские оккупанты. Мы их ненавидим, и желаем им смерти. Я не знаю, как объяснить собаке, какого хрена они к нам припёрлись. И почему убивают наших украинских людей.

Энджи догадывается, что звуки, которые мы слышим на прогулке - это звуки смерти. Поэтому делает всё быстро. Мое дело потом собрать какашки и выкинуть в мусор. Война не повод загрязнять мой город. Его и так пачкают снарядами мерзкие подонки из соседней страны.

Ещё я люблю звуки дождя и звуки надежды. Это когда кто-то приносит добрые вести. "Наши уничтожили целую колону танков, знаешь? Сбили самолёт, который четыре раза бомбил Сартану". А ещё есть звуки уверенности в том, что мы победим. Когда в каждом городе убийцам кричат, что они уроды и что города, в которые они пришли -это Украина. Их сюда никто не звал. Они здесь лишние. А потом кидаются на танки голыми руками и не пускают колонну БМП в свое село.

Да, нам тяжело и страшно, но оркам ещё тяжелее. Их головы накрывает такая ненависть, такие проклятья, которые могут убить без оружия и снарядов.

Для чего вы нас разозлили, камикадзе недоделанные?

И еще 2 марта

Я все время хочу спать. Постоянно. Как будто в меня вселился сонный слоник. Я клюю носом даже во время страшных артобстрелов. Сижу такая спокойная - спокойная и считаю бахи.

Наверное, так мой организм реагирует на опасность. Он отмораживается. Я все делаю на автопилоте. Командую собаке, хватаю кота и бегу в коридор. Кот уже смирился со своей участью быть схваченным и вынесенным в коридор. Йося даже не сопротивляется. Только мяукает возмущённо, но не вырывается как раньше.

А ещё я не хочу есть. Совершенно. Просто не лезет ничего. Когда пыталась похудеть на диете - это был адский труд. Ничего не получалось. Еда снилась по ночам. Организм требовал подкрепиться каждый час.

Сейчас, с трудом в себя что-то впихиваю. Только, чтобы были силы. И пить тоже почему-то не хочется. Я превратилась в верблюда. Как корабль пустыни двигаюсь медленно, долго жую какую-то колючку и редко пью. Думаю, сейчас работают мои внутренние жировые запасы.

Сегодня встречалась с маленькими племянниками. Они пришли из дома рядом, который безопаснее маминой девятиэтажки, потому что там есть убежище. Только когда увидела этих малышей, поняла, как скучала по ним.

Весельчак Кирюха кричит и бегает, как ни в чем не бывало. Когда обстрелы, четко идёт в безопасное место с одеялом и подушкой. Дети уже знают, как действовать лучше меня.

Вареник очень переживает за уроки. Ее учительница присылает задания, а сделано ещё не всё. Приходится отрываться и спускаться в подвал. Она читает книгу про какую-то девочку- блогершу. Прочитала восемнадцать страниц, а ещё более двухсот. Из-за обстрелов часто вырубается свет, поэтому Вареше приходится использовать фонарик.

Сегодня дети спали в подвале. Там очень холодно и темно. Но зато почти не слышно, как Марик осыпают градами и смерчами.

Я не могу понять, с кем воюют эти утырки? С детьми, с женщинами, с новорожденными, с врачами, с пациентами? Почему эти гоблины бьют по школам, детским садам, больницам, роддомам? Они превратились в убийц детей и террористов.

Придурки российские, у нас гибнут дети, их родители хотят до вас добраться, чтобы задушить голыми руками. Что вы забыли на нашей земле? Наверное, свою смерть.

Я мечтаю, чтобы прекратились эти жестокие обстрелы и мой прекрасный город проснулся от страшного сна. Но самое заветное желание у меня одно. Я его каждый день повторяю, как заклинание: #путинсдохнипрямосейчас.

И еще одна запись 2 марта

Это очень страшно, когда не можешь дозвониться до родных. Война не даёт. Я в Мариуполе. У нас с утра не работает Киевстар. Стреляли из оружия разных калибров, в основном - крупных. Те, кто в других городах, сходят с ума от страха за близких. Близкие не могут им объяснить, что это происходит из-за перебоев со связью.

У меня телефон на две карточки, одна, пока работает. Свет перебит, воды нет, тепла тоже. В Мариуполе мертвая тишина. Город, как будто затаился. По подоконнику стучат капли дождя.

Не хочу думать о плохом. Все обязательно будет хорошо. Для нас. Для Мариуполя. Для Украины. А знаете, что интересно? Сейчас, когда страшно и тяжело - я пишу. Значит, получается - это моё? Очень жаль, что я не поняла этого раньше. Столько времени потеряла зря. Обещаю, если утро будет добрым, посвящу жизнь этому занятию. Сто процентов. Надеюсь, и утро будет, и книги будут.

Хотела сказать, что как-то плохо воспринимаю сейчас шутки и пустые разговоры. Мне хочется молчать и слушать свои мысли. Они испуганные, как у маленькой девочки, которая заблудилась в темном лабиринте и выбраться оттуда не может.

Такая ночь уже была, кажется... или похожая. Без света, связи и в тишине. Потом стало легче, потому что в каком-то районе города включили свет, мы об этом узнали и выдохнули.

Сейчас самое сложное - отсутствие информации и общения. Как будто наши голоса и посты могут реально помочь.

Семь, или восемь дней войны изменили всю нашу жизнь. Она сейчас движется по законам военного времени. И каждый день - идёт за год. Уже не верится, что когда-то было иначе.

Нам нужно обязательно заглянуть в утро. Молитесь о нас и верьте, что наше утро будет добрым. Самые темные часы обычно перед рассветом.

14 марта

 Я до сих пор не могу понять, как люди могут волноваться из-за такой чепухи, что у них старый телефон или недостаточно большая зарплата. В нашем подвале мне не пригодилась ни одна гривна. А телефон умер через день после отключения света. Мои маленькие племянники спали одетыми. И не только потому что было адски холодно, но и потому что если упадет бомба, нас засыпет, а мы останемся в живых, то выбираться из-под завалов лучше в обуви и куртках.

Знаете, спустя десять дней постоянных обстрелов я стала чувствовать их начало. У меня противно пустело в груди и не хватало воздуха. Я лежала на двух стульях, в отсеке с серыми ледяными стенами. Надо мной и подо мной были трубы, рядом на досках и матрасах моя семья с белобрысыми маленькими племянниками, семья моей подруги и собака Энджи, которую мы затаскивали и вытаскивали из подвала насильно. Она категорически не хотела гулять на засыпанном пеплом и стеклами дворе, ни минуты. Выгуливать собаку - был адский ад. Потому что бомбили не переставая. Я приоткрывала дверь подъезда, выталкивала собаку и обречённо смотрела, как она сначала бежала со ступенек, пытаясь найти место среди осколков на выжженной земле, потом ушастая приседала, но тут противно пищала и взрывалась близкая мина и она бежала назад. Мы пережидали минуту и начинали по новой.

Я стояла в проёме двери и плакала. Мне было очень страшно. Энджи тоже было очень страшно, но она не плакала, а смотрела на меня снизу страдающими карими глазами. Она не могла понять, что происходит. Наш подвал состоял из множества отсеков. Во многих были люди. В одном даже совсем крошечные дети.

Рядом с нами располагалась семья - взрослый сын и его пожилая мама. Они были очень спокойными и сдержанными, угощали наших детей конфетами и печеньем, отдали нам масло и сало, потому что собирались уезжать. Наши дети были настолько напуганы, что почти ничего не ели. Но конфеты и печенья слопали сразу. Это было настоящее сокровище и маленькая радость в мрачном гудящем от взрывов подземелье. Они даже повеселили. Семилетняя Варя впервые с начала войны попросила рассказать про свинку Пеппу и даже поверила мне, когда я пообещала купить ей любую куклу сразу как выйдем из подвала. Малявка только уточнила: "Магазины же все обворовали, как ты мне купишь?" Я ответила, что ни один игрушечный магазин не тронули и все куклы на месте. Я смотрела на ее круглое личико, спутанные волосы, маленький носик, замотанную шарфом шейку и думала:"А вдруг я ее обманываю?" Я целовала её щёчки и грязные ладошки, и у меня от боли заходилось сердце. Я не была уверена, что мы переживём сегодняшнюю ночь.

Варюша требовала и уточняла: "Честно купишь? Когда?" Ее брат Кирилл почти не разговаривал с нами. Он очень испугался, когда мы были в другом подвале в частном доме и туда было прямое попадание в крышу. Крыша загорелась и надо было всем уходить. Мы бежали в гараж под страшным обстрелом. Вокруг все выло и взрывалось, а Кирюха кричал, перекрывая мины: "Мамочка, пожалуйста, мамочка! Я хочу жить! Я не хочу умирать!" Пожалуйста, все кто может расскажите о Мариуполе всему миру. Мариупольцев убивают. Вместе с моими племянниками в подвалах были сотни детей. Многие там сидят до сих пор. Они хотят жить. Им очень страшно.

18 марта

Моя соседка сказала, что Бог ушел из Мариуполя. Он испугался всего, что увидел. Об этом она сообщила неделю назад, а позавчера перед самым нашим отъездом прибежала в наш подвальный отсек с сообщением, что горит дом, через один от нашего. "У него какое-то странное оранжевое пламя",- сказала она. "Я никогда такого не видела. Молитесь девочки "

Мы тогда не знали, что через полчаса уедем из этого города и этой реальности. Мы сидели и молились. Я читала " отче наш" и почему - то забывала слова. Этой молитве меня научил муж. Я не видела его с начала войны. Я виновата перед ним. Потому что уехала к маме в гости, а потом не смогла приехать к нему. Мне очень хочется услышать его голос. Мне хочется ещё один маленький шанс. Чтобы сказать самые важные слова. Которые почему-то не стала говорить, пока, была связь.

Каждый день в Мариуполе мы ждали, что все улучшится. Мы верили, что война вот-вот закончится и все будет по-прежнему. Всего неделю назад мы ещё выходили на улицу. Однажды между бомбежками поехали в Красный крест на Торговую. Дочь моей подруги недавно родила сына. Его назвали Никита и он жил в подвале. На улицу мы его почти не выносили из-за бомбёжек и недельный ребенок не видел солнца совершенно.

Ради него мы поехали в машине подруги с надписью "Дети". Эта надпись ни от чего не защищала. По дороге нам встретилась такая же машина, с такой же надписью, только разбитая и обгоревшая. В нее попал снаряд и она стояла на правой полосе. Ехать было очень страшно. Но некоторые дома ещё были целые. Ещё не разбили роддом, не погиб муж моей коллеги и в нашем районе по улицам ходили одинокие прохожие.

Улицы куда мы приехали больше не было. Там были руины. Вместо большого магазина огромная яма. Вниз от него ни одного целого дома. Я не узнавала эту часть города. Люди, которые разбирали завалы, сказали, что накануне днём сюда упала авиабомба. Ребята из красного креста собирали стекла. Девушка была удивительно спокойной и на мой вопрос"Как вы?", ответила "Все хорошо" и улыбнулась. Это было так странно. Мы не улыбались уже много дней.

Ни смеси, ни памперсов там не было. Нам сказали, что их передали в роддом. Мы решили, что пойдем туда завтра. Дочь подруги рассказала, что зав. отделением удивительный человек. Он, его врачи и медсестры жили там круглосуточно, не ходили домой. Во-первых было опасно, а во-вторых не было замены. А женщины рожали. Без света и воды, в холодном родзале и под бомбежками. Когда в отделении кончилась еда, врачи стали отдавать роженицам свои запасы. Все, что у них было. Главврач приносил бутерброды из сыра и колбасы. Хлеба не было. Его просто негде было купить. Вообще ничего нельзя было купить. Сначала магазины были закрыты, потом их стали грабить.

Не было ни одной аптеки. Их тоже ограбили. Мои таблетки для сердца заканчивались и впереди маячила суровая альтернатива. Погибнуть от снаряда или от остановки сердца. И то, и другое мне не очень нравилось. Помогла незнакомая женщина. Соседка наших друзей. Кажется ее зовут Лена. Она отдала часть своих лекарств. Бесплатно.

Когда у людей закончилась вода пошел снег, потом дождь. Мама говорила: "Нам помогает природа". Стреляли по нашему району тогда не так интенсивно и возле подъездов собирались две категории соседей. Одни готовили еду на костре, вторые с ведрами стояли под водосточным трубами.

Мы тогда ещё общались друг с другом. И я узнала, что на угол одной из улиц каждый день привозят воду из горводоканала. Возит ее в огромной бочке обыкновенный мариуполец по собственной инициативе. Он приезжает каждый день, а потом стоит под обстрелами и наполняет баллоны людей бесплатной питьевой водой. Люди периодически убегают оттуда, когда сильно стреляют и становится опасно, ругаются друг с другом за место в очереди, а водовоз молча наполняет им баллоны.

Я не знаю, как зовут этого человека и надеюсь, он выберется из ада живым. Потому что очень хочется, чтобы он прочитал эти строки и услышал мое спасибо, которое я ему тогда сказать не успела.

Один из страшных блокадных дней

Я выхожу на улицу в перерывах между бомбежками. Мне нужно выгулять собаку. Она постоянно скулит, дрожит и прячется за мои ноги. Мне все время хочется спать. Мой двор в окружении многоэтажек тихий и мертвый. Я уже не боюсь смотреть вокруг. Напротив догорает подъезд сто пятого дома. Пламя сожрало пять этажей и медленно жуёт шестой. В комнате огонь горит аккуратно, как в камине. Черные обугленные окна стоят без стекол. Из них, как языки, вываливаются обглоданные пламенем занавески. Я смотрю на это спокойно и обречённо.

Я уверена, что скоро умру. Это вопрос нескольких дней. В этом городе все постоянно ждут смерти. Мне только хочется, чтобы она была не очень страшной. Три дня назад к нам приходил друг моего старшего племянника и рассказывал, что было прямое попадание в пожарную часть. Погибли ребята спасатели.

Одной женщине оторвало руку, ногу и голову. Я мечтаю, чтобы мои части тела остались на месте, даже после взрыва авиабомбы. Не знаю почему, но мне это кажется важным. Хотя, с другой стороны, хоронить во время боевых действий все равно не будут. Так нам ответили полицейские, когда мы поймали их на улице и спросили, что делать с мертвой бабушкой нашего знакомого. Они посоветовали положить ее на балкон. Интересно на скольких балконах лежат мертвые тела?

Наш дом на проспекте Мира единственный без прямых попаданий. Его дважды по касательной задело снарядами, в некоторых квартирах вылетели стекла, но он почти не пострадал и по сравнению с остальными домами выглядит счастливчиком. Весь двор покрыт несколькими слоями пепла, стекла, пластика и металлических осколков. Я стараюсь не смотреть на железную дуру, прилетевшую на детскую площадку. Думаю, это ракета, а может мина. Мне все равно, просто неприятно. В окне третьего этажа вижу чьё -то лицо и меня передёргивает. Оказывается, я боюсь живых людей. Моя собака начинает выть и я понимаю, что сейчас снова будут стрелять. Я стою днём на улице, а вокруг кладбищенская тишина. Нет ни машин, ни голосов, ни детей, ни бабушек на лавочках. Умер даже ветер.

Несколько человек здесь все же есть. Они лежат сбоку дома и на стоянке, накрытые верхней одеждой. Я не хочу на них смотреть. Боюсь, что увижу кого-то из знакомых. Вся жизнь в моем городе сейчас тлеет в подвалах. Она похожа на свечку в нашем отсеке. Погасить ее - нечего делать. Любая вибрация или ветерок и наступит тьма. Я пытаюсь заплакать, но у меня не получается. Мне жаль себя, моих родных, моего мужа, соседей, друзей.

Я возвращаюсь в подвал и слушаю там мерзкий железный скрежет. Прошло две недели, а я уже не верю, что когда-то была другая жизнь. В Мариуполе в подвале продолжают сидеть люди. С каждым днём им все тяжелее выживать. У них нет воды, еды, света, они даже не могут выйти на улицу из-за постоянных обстрелов. Мариупольцы должны жить. Помогите им. Расскажите об этом. Пусть все знают, что мирных людей продолжают убивать.

19 марта

Если бы мы не уехали этим утром, нас бы уже не было. Меня, по крайней мере, точно. В нашем подвале людей становилось меньше. Они уезжали. Ходили слухи, что многие вырывались из этих кругов ада. Но это были слухи. Никто проверить не мог. Наши подвальные соседи исчезали один за другим. Как только кто-то находил бензин или друзей с машиной. Никто не прощался, никто не собирал вещи. Просто бросали всё и бежали к выходу.

К этой ночи больше половины отсеков подвала опустели. Наши соседи тоже собирались уезжать. Их останавливали бомбежки. Самолёты летали каждые полчаса. Думаю их было несколько. Потому что раньше они сбрасывали по две бомбы. А теперь земля содрогалась четыре, иногда, шесть раз в пять минут. Нас бомбили изо всех сил, как будто хотели закопать в землю каждый дом, каждое дерево, втоптать в огромную воронку каждую душу.

Мы не спали несколько суток. Вернее наше состояние можно было назвать полусном. День слился с ночью, глаза постоянно слипались, но тело было начеку. По теории вероятности в наш дом должны были скоро попасть. Они уже обдолбили все многоэтажки вокруг. От некоторых оставались половинки.

Я не знала есть ли там люди в подвалах. И если они там есть, что они чувствуют? Я не чувствовала почти ничего. Мне казалось, что на самом деле ничего нет. Что мне снится адский кошмар. Мне нужно проснуться. Скоро я открою глаза в своей кровати и пойду умываться и пить чай.

А потом великан гремел железом. Он снова ходил по моей земле. Этот звук перед началом обстрела сводил с ума. Было впечатление, что передвигали что-то металлическое, огромное и страшное. Что это могло быть?

У меня начинался ступор. Я боялась двигаться. Сидела на стуле, тупо смотрела на бетонный пол с отбившейся штукатуркой и думала, что это навсегда. Мне было все равно. Я хотела, чтобы это кончилось побыстрее. Туалета в подвале не было. Каждый ходил в свою квартиру. Мне нужно было подняться на пятый этаж. Я не могла себя заставить пошевелиться. Нужно было вылезти из подвала и попасть в подъезд. У меня на это больше не было смелости.

Мои маленькие племянники лежали на чужих матрасах я, застеленных одеялами из разных отсеков, в курточках, шапках, шарфах и обуви. Здесь до нас была семья азербайджанцев. У них 11 детей. Они уехали из города неделю назад. Говорят, доехали в безопасное место. Информация пришла из другого подвала, когда наш сосед по отсеку рискнул выйти на улицу, чтобы согреть воду на костре. Тогда была небольшая передышка. Не бомбили целых пятнадцать минут.

Мне было безумно жаль детей. Они почти не разговаривали. Никто не разговаривал. Слушали самолёты. Они летали совсем близко и бросали бесконечные бомбы.

Земля прогибалась, дом содрогался, в подвале кто-то кричал от страха. Я даже представить боялась, что там снаружи. Мне казалось дом стоял в центре, а вокруг рвались снаряды. Все было в воронках и осколках. Когда утром я увидела, что осталось от нашего двора у меня не было ни одной эмоции. Я просто стояла и смотрела. Это был не мой город.

По данным волонтеров из города выехали от 20 до 40 тысяч человек. Сейчас в Мариуполе остаются примерно 300 тысяч горожан. Их продолжают убивать. Пожалуйста, расскажите об этом всему миру. Люди хотят жить.

20 марта

Знаете, как страшно расставаться сейчас даже на несколько минут? Я повторяю себе, что я уже не в аду, но продолжаю слышать гул самолётов, вздрагивать от любого громкого звука и втягивать голову в плечи. Мне страшно, когда кто-то уходит. Там, в аду, не все уходящие возвращались. Пока не разбомбили дом наших знакомых, в нем собирались множество людей. Многие забегали между обстрелами и рассказывали, что видели на других улицах.

Хрупкая девушка Аня из пятнадцатиэтажки приходила каждый день. Ее родители жили возле школы на Кирова и она очень волновалась за них. Перевести к себе не могла. Для них расстояние в две остановки было непреодолимым. Ее квартира под самой крышей. Самолёты, которые бомбили город, кружили, казалось, над самым чердаком.

Каждый день Аня шла к родителям под обстрелами. Мины свистели вокруг и ложились рядом с ней. Она падала на землю и закрывала голову руками Ей было очень страшно. Путь был не очень длинным для мирного времени, но во время бомбёжек практически непроходимым. Анна шла по нему дважды, туда и назад, и видела как все менялось. Ещё вчера целые дома, становились за ночь руинами. Они стояли пробитые насквозь с черными глазницами выгоревших окон.

Я считала ее героем. Она навещала родителей и приходила в дом на Осипенко, чтобы выдохнуть, перед возвращением в свою квартиру. Пила воду, становилась в проёме дверей и молчала. Иногда приносила драгоценные памперсы или крем для недельного Никиты. Младенец жил в подвале этого дома после своего рождения. Был похож на желтенького цыпленка. Ему катастрофически не хватало солнца.

Каждый день Аня менялась, как и город. Она становилась все прозрачнее, а темные круги вокруг глаз все больше. Аня ничего не ела. Говорила: "Не могу ничего впихнуть в себя, не лезет". О том что видела во время своих походов не говорила. С нами было много детей и Аня не хотела никого пугать.

Когда по нашему району стали лупить без остановки, стала ходить к родителям раз в несколько дней. Я думала, что она настолько хрупкая и прозрачная, что осколки ее просто не задевали. После того как снаряд попал в дом наших знакомых и мы перешли в другой подвал, больше ее не видели. Она и сейчас в Мариуполе. У нее нет машины, старенькие родители и несколько кошек.

11 марта погиб муж моей подруги. За день до этого они приходили к нам и мечтали, что встретятся после войны. Витя, муж моей подруги, оператор от Бога, но молчун, в этот раз твердо пообещал, что обязательно встретимся после победы. А потом не сдержал свое слово.

Через день, когда все гремело и лязгало, как будто гигантское стекло резали железной пилой, близко гудел самолёт, дети были в подвале, а взрослые лежали на длинном диване и закрывали головы подушками. Я ещё и зажмуривалась. До сих пор не понимаю для чего. Мне казалось, что подушка меня спасет от бомбы. В этот момент в дом вбежал 13 -летний Саша. Он закричал: "Я Саша! В наш дом только что прилетело. Это пипец". Мы спросили: "Где мама, все живы?" Он ответил, что все, только папу засыпало, а мама его откапывает.

Потом оказалось, что папу засыпало навсегда. Лучший оператор, очень светлый человек, любящий папа и муж, спокойный и добрый, лежал с разбитой головой и неестественно подогнутой ногой в собственной квартире на девятом этаже. Похоронить его было нельзя. Достать тоже. Через несколько дней весь подъезд вместе с Витей сгорел. В дом снова было прямое попадание.

Там, в Мариуполе, многое было не важным. Мы ели из одной тарелки, чтобы не тратить воду на мытьё, спали на матрасах все вместе, так было теплее, носили шапочки и кидались к каждому встречному, чтобы узнать новости из соседнего двора. Мы забыли о том, что есть магазины, что можно включить телевизор, пообщаться в соцсетях, принять душ или лечь спать в настоящую постель.

Сегодня стало известно, что из города за все время блокады выехали меньше 40 тысяч человек. В аду по-прежнему сотни тысяч людей. С каждым днём им становится все труднее выживать. Пожалуйста, помогите им. Рассказывайте правду о моем городе.

Надежда Сухорукова