На днях в Одессе состоялся литературный вечер - презентация нового сборника стихов "Люди с глаголами" писательницы Екатерины Калитко. Литературному вечеру предшествовала пресс-конференция, которая прошла в Книгарне-Кав'ярне, где корреспондент 048.ua пообщался с поэтессой. Екатерина рассказала немного о сборнике, творчестве во время войны, каким был ее первый день, когда началось полномасштабное вторжение и как будет восприниматься украинская литература после победы над Россией и, соответственно, завершения Третьей освободительной борьбы.
- Расскажите для наших читателей о чем сборник?
- О поэтических сборниках обычно трудно говорить тематически, но с этим сборником ситуация как раз отличается кардинально. Потому что этот сборник о войне и любви, нежности и доверии. Те вещи, ценность которых мы переосмыслили сейчас совершенно по новому. Те вещи, которые сейчас мы перепрожили. И в конце концов, для меня, в моем личном мире, в моем альбионе ценностей они представляют очень большое значение. Поэтому эти штуки я пыталась переосмыслить и проговорить тем способом новой чувствительности, который предлагает нам новое время.
- У сборника очень интересное название. Как оно появилось?
- Название появилось, как у многих моих поэтических работ, как-то сразу, когда я поняла, в какой интонации я хочу говорить, о чем эти тексты в целом будут тематически. В марте прошлого года у нас был разговор в доме "Слово" в Харькове с Сергеем Жаданом. Разговор был вокруг моего предыдущего сборника "Орден молчальниц" и мы как-то перешли на характерные особенности украинской поэзии о том, что в ней много прилагательных, в ней много существительных вот этих вот пышных перечней, а глаголов обычно несколько меньше. И это странная ситуация, потому что обычно эти все существительные, которые мы перечисляем, они будто должны были как-то действовать взаимодействовать. Я помню очень четко, как Сергей резюмировал этот разговор словами "хочется глаголов". И я с ним абсолютно согласилась, потому что это то, чего мне всегда не хватало не только в литературе, но и в остальном в нашем общественном взаимодействии. Соответственно тогда же начала складываться та рукопись. Это была весна 2021 года. Тексты от весны 2021 включительно с весной 2022, когда мы уже имели полномасштабное вторжение - это тот корпус текстов, который я имею здесь (показывает на книгу) и он посвящен тому, как по-разному действуют люди и явления, которые они производят.
- До полномасштабного вторжения рукопись была сдана в издательство. Позже переформатирована и дополнена. Чем дополняли?
- Собственно, военными текстами, потому что рукопись была сдана в издательство в январе этого года, как раз перед полномасштабным вторжением. Безусловно, там присутствовала война, потому что в режиме войны мы живем уже восемь с лишним лет. Кроме того, я как-то мыслила о войне в Европе той категорией, о которой я думаю, которой я эмпатирую через балканские войны, через еще ряд конфликтов. То есть войну как антропологическое явление я так или иначе осмысливала в текстах и раньше. Но, конечно, письмо не могло не измениться, даже не зависимо от меня после того, что началось в феврале. Дополнила я рукопись текстами собственно после 24, или точнее будет сказать, с марта 2022 года, когда поняла, что письмо ко мне возвращается, что это тоже один из моих способов держаться за реальность, фиксировать свое место, фиксировать свои границы внутри границ страны. Я снова смогла писать, и когда Святослав Померанцев, мой издатель, вернулся с идеей издания этой книги, я предложила ему немного переделать рукопись, забрала некоторые предыдущие тексты, которые, как мне показалось на тот момент, потеряли релевантность, актуальность и остроту. Зато добавила военных текстов - это как непосредственно переживание человеком войны в своей стране, так и диалог с семейной памятью, с теми поколениями, которые уже так или иначе имели большую войну в своем опыте и чей опыт резонирует с нашим настоящим.
- Война - это вообще очень тяжелая ситуация для страны, для общества. Это тяжелая тема для журналистов, которым объективно трудно работать во время войны, если она проходит в твоей стране. И соответственно, это тяжело для творчества. Как вам удается передавать войну в поэзии?
- Это очень трудно писать. Во-первых, ты не передаешь войну в поэзии намеренно. Ты не ставишь себе задачу, что ты вот сейчас сядешь и напишешь стихотворение о войне или о том, или о другом аспекте. Но некоторые переживания настолько острые и настолько стержневые, и настолько влияют на твою личность и на твое дальнейшее формирование, настолько глубоко залегают травмой, что так или иначе на них откликаешься текстово. Поэтому я просто стараюсь, как и раньше с остальными, быть максимально искренней в своих текстах, честной и откровенной в признании своих переживаний и характера своих переживаний. Другой вопрос в том, что эта острота теперь совсем другая: то, что казалось раньше критической важности переживанием, сейчас отошло на второй план, и сейчас совсем другой болевой порог. Поэтому тексты, очевидно, другие. Тексты другой эмоциональной температуры, и я очень их ценю за это. Мне не хочется сейчас держать дистанцию. Если пишется. Если этот голос из меня хочет что-то сказать, я даю ему свободу, потому что для меня это потом будет капсулой времени. Это будет для меня таким "скриншотом", как я часто говорю, для того, чтобы зафиксировать это время и себя в нем, чтобы вернуться потом, когда потребуется автореконструкция на этом этапе.
- Война. Она была ожидаема. Полномасштабная война, потому что фактически у нас война 9 год идет. Она была ожидаемой, но она пришла внезапно. Каким был для вас первый день войны?
- Я очень долго на самом деле ожидала большой полномасштабной российско-украинской войны. Не в том смысле, что я ее призвала, но я знала, что она будет. Потому что как-то наша война за независимость от России мне казалось, просто отложена во времени. Я понимала, что эта империя, этот кровавый монстр нас так просто не отпустит. И то, что нам дали 30 лет условно спокойно строить свою государственность - это происходило с прицелом на то, что нас со своей орбиты (ред. россия) так или иначе не отпустят. И как только стало понятно, что Украина безвозвратно уходит с российской и постсоветской орбиты, что она выкарабкивается настолько вперед, что никто из постсоветского пространства ее не догонит - к нам пришла полномасштабная война. Я была к ней внутренне готова, но, конечно, момент, когда все начинается - это всегда неожиданность. Я очень часто вспоминаю утро 24 февраля, вернее даже ночь с 23 на 24. Какой-то такой уже совсем весенний, не зимний дождь, под которым мы вышли прогуляться с моим другом - винницким поэтом Богданом Фисенко. Мы ожидали на следующий день 24 февраля у нас в городе в Виннице группу "Жадан и собаки" с концертом. Готовились их встречать. Мы поговорили о том, каким будет наше интервью, которое мы хотим у них взять по поводу 15-летия группы. Потом ночью меня разбудил звонок от моего друга боснийского писателя Озрена Кебо, книгу которого "Сараево для начинающих" я переводила. Собственно, еще до того, как у нас пошли массово новости об обстрелах украинских городов, он позвонил и сказал мне: "У вас началось. А мы, Босния и Герцоговина - следующие". Потому что там так же пытаются расшатать эту ситуацию. И вот с того момента я села читать новости. Это было где-то около трех ночи. Я обзвонила всех своих друзей в прифронтовых городах. Конечно, концерт "Жадан и собаки" отменили. Они сразу же поехали в Харьков с полпути. Я очень переживала, чтобы они доехали безопасно, потому что тогда, когда все бежали с востока, они летели на Харьков, чтобы начать его защищать. Я очень четко помню в деталях до минуты 24 февраля. Собственно, даже не так событийно, как с концетрированным переживанием. А дальше просто включилась волонтерская работа, в которой я в конце концов, с 2014 года. Просто сейчас изменились интенсивность. Изменился уровень запроса. И вот так вот оно 7-ый месяц уже и продолжается.
- Скажите, у вас уже в первый день появились какие-то идеи по актуализации поэзии, актуализации сборника, который вы планировали выпустить накануне, или это все пришло как-то потом?
- Нет, конечно, в первые дни и даже недели и мыслей о литературе не было. Единственные мысли о литературе, которые тогда посещали - это были мысли о том, что сейчас это не нужно, что это все потеряло смысл, а все наши литераторские предыдущие компетенции и все наши культурнитские наработки - все упало, все развалилось одномоментно, и было понятно, что все мы просто, как я говорю в одном из текстов из этой книги, "тромбоциты в крови страны, которые бросились к открытой ране для того, чтобы ее оперативно зарубцевать". Поэтому я совсем об этом (ред. литературу) не думала. Более того, я думала, что не смогу писать. Мне заблокировало даже нормальную бытовую речь. Я могла написать близким, спросить их, все ли у них в порядке. Я могла прокоммуницировать какие-то рабочие волонтерские вещи, но вот какого-то плавного и длительного разговора мне не удавалось. Очень медленно, с осознанием того, что это забег надолго, ко мне вернулась сначала бытовая речь и потом письмо. Это была где-то середина марта, когда я снова начала писать. Но тогда я тоже не думала намеренно о какой-то актуализации поэзии. Я говорила о том, что мне казалось важным зафиксировать о том, что мне болело, что меня как-то качало, несло, поднимало. Уже через несколько месяцев, очевидно, пришло понимание того, что изменилось все: изменилась речь, изменилось направление потока украинской литературы. Очень интересно жить внутри этого нового времени и нового движения.
- Украинцы сегодня надеются, что эта война станет точкой и разорвет цикл войн постоянных Украины за свободу и независимость от в первую очередь россии. Ну и соответственно, когда эта точка будет поставлена, это будет новый глоток, наверное, для творчества и в какой-то степени, наверное, это позволит переформатировать сознание людей и глотнуть ту же самую поэзию, которая у нас есть. Замечательная поэзия и в принципе литература украинская, которая почему-то всегда отходила на второй план. Так вот, как вы считаете, насколько это будет важным и насколько это будет быстро происходить после вот этой точки?
- Тут еще вопрос, когда эта точка будет поставлена. Я, к сожалению, не отношусь к таким "ура-оптимистам". Я думаю, что эта история с нами на несколько лет, как минимум. И после того нам придется поговорить о глубине нашей травмы и о способности говорить. Сейчас просто в прямом эфире в воздухе перед нами формируется новый язык. Это очень важно. Новый язык самоописания, новая интонация украинской литературы и соответственно, новые подходы к ее переосмыслению. Насколько быстро это будет происходить, я не берусь прогнозировать, потому что это геополитические процессы. Это очень неблагодарное дело. Все очень непредсказуемо, все очень быстро меняется. А вот что это будет очень важно - это бесспорно, потому что я очень часто повторяю то, что у нас сейчас Третья освободительная борьба после столетней давности Первой освободительной борьбы и после борьбы УПА за независимость Украины. Наконец мы сейчас имеем эту восстановленную независимость. Восстановленную в 1991 году, которую отстаиваем большой кровью сейчас. И у нас нет другого выхода, чем выиграть Третью освободительную борьбу, потому что если мы их проиграем, нас не оставят ни на уровне идеи, ни на уровне украинского экзила (изгнания) да и не хочется быть очередным поколением украинских писателей в экзиле, потому что сколько можно с остальными. У нас есть прекрасное государство, в котором много работы, поэтому сейчас речь идет о том, что максимально ценой жизней, ценой судеб, ценой здоровой психики, ценой литературной карьеры с остальными мы удержим свою страну. Мы удержим ее однозначно и мы победим. Литература после этого будет очень другой: смелой, новой. Мне очень нравится формулировка, что у нас уже было расстрелянное возрождение репрессированное, а теперь мы имеем возрождение, которое стреляет. И это очень важно.
Читайте также: